Олларис

В какой-то момент задумался, тронутый до глубины души размышлениями людей над темой о секси-профешнл. Золото отдали медикам и всем, кто хотя бы раз в месяц надевает белый халат или позволяет называть себя доктором. Чуть ниже и в сторонке с серебряными медалями/ложками/пулями оказались здоровенные военные и прочие спасатели/пожарные/супергерои и борцы с вампирами. Рядышком притаились услужливо-предупредительные официанты (впрочем, они всегда где-то рядом) и романтично-неформальные музыканты, без которых не обходится ни одно мероприятие, будь оно торжественным или печальным. 

Всё это логично, в чём-то даже верно, но… люди людьми, а где мы с вами? В смысле - недалёкие от творчества и около-литераторства особи? В конце концов, я как представитель этой сладковатой прослойки имею право спросить: а эротичен ли хоть чем-то окромя своих НЦшных опусов сам литератор/автор/писатель/поэт/куплетист?

Не знаю, в силу ли мощи классиков или от скудности примеров перед глазами, первый, кто мне предстал в образе поэта - Никифор Ляпис-Трубецкой. Тот самый, писавший про Гаврилу. Но ведь не все такие… монументально-рубашисто-свойские мужико-рифмованные индивидуумы? Может быть, есть где-то второй Аллен Гинзберг «разлива» 1957 года? Эдакий отрешённо-свободо-чувственный, умеющий любить стихами и нежно-голубым сердцем?

В общем, образ человека пишущего - это всегда фантазия. Для кого-то эротически-наполненная, для кого-то скучно-вымученная. Хотелось представить того, кто рисует слогом как кистью и умеет добывать из букв музыку. Все сплошь красавцы в лёгком облаке тайны и дымке гениальности над головой. И взгляд такой умный-умный! Наверное, именно поэтому я не смог заметить, во что они одеты, сидят ли или стоят, а может, и вообще возлежат на банкетке с причудливо изогнутой линией подлокотников красного дерева, по блестящей поверхности которого струится затейливая резьба, а мягкие подушки сиденья, затянутые гобеленовым покрытием в комбинации с шелковым шитьём на жаккарде, завораживают ничуть не меньше, чем сам автор в парчовом халате, запахнутом на слегка волосатой груди. 

Конечно же, кто-то из авторов может быть просто в трениках и майке выцветше-василькового цвета. И даже тяжёлая совдеповская пепельница из гранёного стекла, переполненная окурками, очень чётко видится на столе, по правую сторону от пишущей машинки. Ну, хорошо-хорошо! Пусть компьютер. Но тлеющий окурок - обязателен! И чашка из-под кофе с мутно-коричневыми разводами на внутренних стенках фаянса. И волосы, жутко боящиеся парикмахеров и прочих режущих предметов. И слегка покусанные губы от внезапно хлынувшего, как вода из бачка в унитаз, вдохновения. Всё это о нём! Гении наших дней. Он ведь тоже автор!

Для кого-то не будет удивительным образ молодого человека в наушниках и кедах на босу ногу, тыкающего пальцем в телефон или планшет в вагоне метро или сидящего в полдень на траве на фонтанной площади в парке. Он тоже может оказаться трогательно романтичным поэтом или автором жёсткого трэш-хоррора. 

Особо продвинутые фантазёры могут и тётку в байковом халате представить! Эдакая МарьВанна, строчащая одной рукой слэшик, второй отвечающая томным голосом в «сексе по телефону», третьей меряющая давление мужу ипохондрику, четвёртой убирающая за кошкой, в пятый раз приносящей котят в этом году… Всеми остальными руками такая писательница умудряется-таки сочинять вполне читабельные вещи, которые доводят до «хих!» дамочек, до согласного «хм…» тайно почитывающих мужчин, до недовольного «пф?» подростков.

В общем, каждый из них для кого-то сексуален. Даже если читатель видит за именем автора совсем другой образ, он всё равно, скорее всего, будет притягательным. Всегда ли так? Не знаю. Сам для себя не секси. И не только в моменты творческого вдохновения! Даже лёжа в ванной с атакующими меня плавающими ароматическими свечами или сидя на ступеньках подъезда и жуя край хрустящего багета, я для себя «середнячок», при этом многие другие авторы мне кажутся очень даже… кхе! 

Между дрочим, ни на кого из них я не ма…олюсь! Но они явно в моих представлениях выглядят эротично. Почему так? Да, наверное, потому что непривлекательный/нехороший/немытый/недобрый человек просто априори не может писать красивые вещи. Так и умру с этой верой. И кто-то на другой стороне земного шарика тоже умрёт. Не сейчас, потом, когда-то в будущем, но с мыслью, что я идеальный, и когда я сочиняю – от меня глаз не отвести. Что ж, доля истины в этом есть, и пусть она остается. Ну, хотя бы для фантазий.