top of page

Припарковаться сегодня было сложно, сугробы грязного подтаявшего снега оккупировали часть двора, и каждое свободное парковочное место было из разряда фантастики. Кое-как вырулив, я пришвартовался у дальнего подъезда и вышел из машины. Странное дело, но детей это печальное подобие снега ничуть не расстраивает, они умеют видеть в этом зимнюю красоту и повод радоваться последним зимним дням.

Уже в подъезде я встретился с соседкой, которая вела свою маленькую дочку из детского сада. Поздоровавшись и зайдя вместе в лифт, я обратил внимание на ладошку маленькой девочки и заметил кусочек пластилина замысловатой формы. Присев на корточки к принцессе, я, улыбнувшись, поинтересовался, что это такое.

- А это медвежонок, - радостно сообщила малышка и протянула ладошку практически мне в лицо. – Это голубой северный мишка.

Усмехнувшись, я протянул руку и взял аккуратно двумя пальцами с трудом узнаваемую фигурку. Действительно, медвежонок, но без подсказки сложно определить.

- А хотите, я вам его подарю? – спросило ангельское создание и спрятало свои крохотные ручки за спину. – Теперь он ваш, но если мишка вам надоест, вы можете слепить из него все, что захотите.

Не зная, как реагировать на такой щедрый подарок, я улыбнулся и поднял глаза на мамочку маленького ангела. Соседка кивнула головой и погладила малышку по голове. Двери кабины лифта разъехались и, попрощавшись, попутчики вышли, а я так и продолжал сидеть на корточках и держать на ладони чудо-мишку из голубого пластилина.

Придя в квартиру я заученными движениями включил, снял, разулся, повесил, поставил, бросил, открыл, взял, надел… Все то, что делаю изо дня в день, с одним различием – сегодня я молчу, меня никто не спросит о прожитом дне, о сделанных делах, о пережитых эмоциях, о пропущенном обеде. Никто.

Пройдя в комнату, я хлопнул ладонью по выключателю, давая возможность люстре вспыхнуть безумным светом и величественно поиграть в десятке лампочек своими гранями. Тут же я замер на пороге, глядя на пустой диван с гобеленовой подушкой, которую еще совсем недавно прижимал к себе Санька, сидя на диване и упершись спиной в меня. Мы любили так сидеть перед телевизором, и я с удовольствием обнимал его руками, прижимая к своей груди и дыша ему в затылок. Вспомнился один раз, когда я поздно приехал домой и застал его, дремлющего на этом самом диване, по-детски сложившего ладошки под щекой. Саня временами вздрагивал и тут же проваливался в сон. Я на цыпочках подошел к дивану и присел на колени. Он, словно почувствовав сквозь сон мое присутствие, протянул ладонь и накрыл мою руку. От неожиданности я вздрогнул, и Саша проснулся. Я тут же нежно поцеловал его в висок и прошептал на ушко: «спи, любовь моя, я побуду рядом». Протянув вторую руку, я легонько поправил его челку и он сквозь сон потянул мою ладонь к себе под щеку. Умостившись на моей руке, Саня снова погрузился в сон и начал посапывать. Не решаясь пошевелиться и вспугнуть его сон, я сидел рядом и понимал, счастье вот оно – рядом и спит практически на моих руках.

Не знаю, сколько прошло тогда времени, сумерки за окном давно сменились обволакивающей темнотой, и комнату чуть освещал рассеянный свет с коридора, а я все еще сидел возле него на полу и смотрел, как уставшее за день лицо разглаживается, как растягиваются губы в улыбке. Я знал, что Саньке снится что-то очень светлое и радостное. По-другому и быть не может, ведь я сижу на воротах его сновидений и не пропускаю ни одной не то что темной, а даже просто тусклой мысли. Все образы, которые были допущены до его светлой и умной головки, должны приносить негу и покой. Моя рука была зажата между этой самой подушкой и Саниной слегка покалывающей щекой. Он столько времени проводил на работе и в командировках, что щетина успевает отрасти, и он становился похож на Хью Лори в образе доктора Хауса. Но это совсем его не портило, он все равно оставался самым нежным и желанным.

Пока он сладко спал, я думал о…… Да ладно, какая разница, что в моей голове было, главное, что в моем сердце. Мысли не всегда дружат с внутренними органами. Из-за отсутствия тесной связи между ними органы часто страдают из-за нежелания мозга делать скидки на несовершенство, относительность, вероятность и просто то, что, бывает, в жизни случаются чудеса. Прагматичные извилины твердят, как университетский профессор: это неправильно, такого не может быть, это оптический обман, не верь никому. А глупое сердце, как православный священник, вторит, что нет ничего невозможного, только поверь, Он нас любит, и мы все будем прощены и счастливы.

Внезапно, дернувшись во сне, Саня отпустил мою руку и повернулся на другой бок. Вот же незадача, пока я летал в облаках, что-то прокралось в его сон и испугало. Это я виноват. Легонько коснувшись его волос, я прошептал: «Все будет хорошо». Встав и подойдя к столу, я взял ручку и лист бумаги и написал ему то, о чем мне хочется кричать каждое утро с балкона, стоя рядом с ним. То, что хочется написать на борту машины, чтобы видел весь город. То, что до жути хочется слышать каждый вечер, засыпая в его объятиях. Склонившись над столом и прижав ручку к бумаге, я написал: «Я. Тебя. Люблю.» Мне очень хотелось, что утром он нашел этот клочок бумаги и улыбнулся.

Разозлившись на себя за эти воспоминания, я выругался и пошел на кухню. Включив чайник, распахнул дверцу холодильника и невидящими глазами уставился на полки. Саня любил набивать его под завязку, чтобы всегда под рукой было то, что может захотеться. И совсем неважно, что часть из этих запасов потом выкидывалась, главное, если в три часа ночи вдруг захочется маракую или котлету по-киевски, всегда можно было побаловать свой желудок. Только непонятно, как он умудрялся все это перетравливать, оставаясь в отличной форме? Или это все благодаря хорошему тренажеру, то есть мне?

Глаза остановились на бутылке минеральной «Набеглави», и я тут же захлопнул дверцу. Есть расхотелось. Эту солоноватую воду я терпеть не мог, и бутылка осталась еще с последнего затаривания Саней в супермаркете. Я направился снова в комнату, по дороге остановившись возле тумбочки, на которой лежал пластилиновый мишка. Взяв его в руки, я опять вспомнил о нем, ведь несмотря на то, что внешне Сашка был очень волевой, сильный, властный и недоступный, внутри у него жил плюшевый медвежонок. Он был очень мягкий и приятный до такой степени, что хотелось тискать его, носиться по квартире и засыпать, прижимая к щеке. Хотя и понимаешь, что его нельзя ругать (он загрустит), нельзя бить (он порвется), нельзя оставлять (он умрет). Почему мне никогда в детстве не покупали таких? Только сейчас я понимал, что мне хочется вернуться в детство и получить именно такие ощущения. Во взрослой жизни такого не бывает, чтобы сидеть в комнате со своей любимой игрушкой, делать все, что захочется, не выпуская ее из рук ни на минуту. Также невозможно, чтобы ты был уверен, что в любую минуту никто не начнет стучать в двери и требовать выйти, отдать свою игрушку (потому что хорошие мальчики должны делиться, и эта игрушка - не моя собственность, нужно и другим дать поиграть). Ты часто называл меня мальчишкой, себя же считая взрослым, рассудительным и вдумчивым. Нет, душа моя, это ты – мальчик, очень тонкий, пугливый, трепетный и родной. Это тебя нужно держать крепко за руку и не отпускать от себя ни на шаг. Тебе нужно на ночь петь колыбельные, поправлять одеяло и целовать в душистую щеку. Тебя нужно утром будить поцелуем, нежными словами на ушко и ароматом кофе. Тебя - носить на руках, кружить и целовать прилюдно. Разве я был неправ? Но ты всегда был стойким оловянным солдатиком, и сегодня вообще не нуждаешься во мне, не говоря уже о моей заботе. Кто же мог знать…

Продолжая держать на ладони пластилиновое недоразумение, я опять прошел в комнату и остановился у дивана. Постояв немного, я отошел к музыкальному центру, нажал на кнопку, и комнату наполнила музыка. Да, в последний раз мы слушали ее вместе, и сейчас мне было особенно больно от этих слов: «Просто мені так хочеться бути там, де і ти. Так хочеться жити в тебе в полоні…» Мне действительно очень хотелось быть там, где и ты, но я знал, что это уже невозможно. И я по-прежнему был у тебя в плену.

Остановившись посреди комнаты, я просто сел на пол и, скрестив ноги, уперся локтями в колени и снова посмотрел на синего медвежонка в руках. Вспомнились наставления девчушки о том, что если мне надоест этот медвежонок, я могу слепить что-то другое. Ты так и сделал, ты просто слепи то, что тебе захотелось: новую жизнь, новых друзей и новые отношения. Жаль, что я не могу так же взять и скомкать чувства и воспоминания…

В тот вечер ты вернулся уставший, и какой-то задумчивый. На вопросы отвечать не хотел, да я и не настаивал. Чуть позже, довольный, разморенный ванной и сытным ужином ты сел в комнате, а я забрался на спинку дивана за твоей спиной и посадил тебя между своих ног, примостив твои уставшие руки у себя на ногах, как в кресле. Я не массажист, но для того, чтобы ты мог хоть немного расслабиться ненадолго, почувствовать невесомость, я решил сделать тебе массаж твоего самого сексуального органа, который я просто обожаю. Да, это твоя умная голова с золотыми мозгами, в которой иногда появляются такие невозможные фантазии, от которых я краснею как школьник, порою ты изрекаешь поистине мудрые мысли, и мне только и остается, что слушать тебя, чуть приоткрыв рот.

Наклонив голову и вдохнув твой запах, я запустил руки в чуть жестковатые волосы, помассировал легонько виски, нежно пальцами провел по ушку, размял твою уставшую шею, закрепощенные плечи. В конце я обязательно тебя целовал в макушку, как целует Ангел. Ведь я был им для тебя? Потом я просто съехал со спинки дивана и остался сидеть у тебя за спиной, крепко обнимая, и ты тут же устроил свою сонную головку у меня на плече. Я держал тебя и слегка покачивался, пока ты не начинал урчать как маленький котенок. На ушко я тебе шептал разные милые глупости, и ты, довольно жмурясь и сморщив смешно нос, начинал поудобнее моститься у меня в объятиях. Мне было очень тепло и уютно ощущать всего тебя, в тот миг я понимал, что только так, когда любовь находится настолько близко, что ты можешь беспрепятственно прижаться к ее спине, можешь поцеловать ее в шейку и вдохнуть аромат волос, когда руки сожалеют о том, что ладони настолько малы, глаза, что так слепы, рот, что настолько скуп, ощущаешь, что ты все в этой жизни испытал. Если в этот миг нужно будет умереть, то сделаешь это, не сожалея ни о чем. В этот миг у тебя есть ВСЕ…


Поднявшись на ноги и выключив в комнате свет, я вышел на балкон. Холодный воздух тут же пропитал меня дрожью и чуть остудил мои пылающие щеки. Мы с Саней любили стоять на балконе и болтать о всякой чепухе, смотреть в желтоватые пятнышки далеких окон и фантазировать, что за люди там живут, чем в данный момент занимаются и какие эмоции переживают. Он придумывал немыслимые истории, которые мне жутко нравились, и я всегда с интересом слушал и старался дополнить его видения. В какой-то миг он поворачивался ко мне, обнимал за талию, прижимался всем телом и проводил носом по шее, скуле, по губам. Потом облизывал мой колючий подбородок и невесомо прикасался поцелуем к губам. Очень часто он хитрил: нежно и трогательно целуя меня, Сашка вдруг кусал за губу и убегал. Вечер превращался в цирковое представление с фейерверком, радостью, замиранием сердца, восторгом, аплодисментами где-то глубоко внутри и желанием повторить всю шоу-программу на бис.


Как-то после тяжелого дня и сумасшедшей беготни Саня позвонил по дороге домой, чтобы спросить, что привезти. Услышав мое заверение, что все необходимое есть и не хватает только лишь главного блюда, он довольно хохотнул, пожеманничал и заявил, что его уставшую тушку перед романтическим ужином нужно будет помариновать в ласках и расслабляющем массаже. Ответив: «да, мой генерал», я заверил, что все будет по высшему разряду.

Уже через сорок минут я входил в спальню с хитрой улыбкой и сияющими глазами.

- Ну, что, мой драгоценный? Ты готов? – Саня, сидя на постели со сложенными по-турецки ногами, закивал головой как китайский болванчик. - Тогда приступим, - и я, показав ленту в своих руках, тут же увидел удивление на его лице и округлившиеся глаза.

- Ты хочешь сказать, что…- я не дал договорить ему, тут же подошел и завязал ему глаза.

- Да! И не смей сопротивляться! - Сашка прыснул смехом, но руками продолжал упираться в кровать. - И хихикать! – уточнил я и уложил Саню на спину. – Начнем снизу и медленно будем двигаться вверх.

- Ну ты даешь, мануальщик, блин, - снова начал комментировать он.

- Цыц! – наигранно грозно отреагировал я. – Будешь самодеятельностью заниматься, лишу не только зрительных, но и слуховых эффектов!

- Главное, тактильных не лишай, - снова засмеялся Саня, но тут же прикрыл рот ладонью и сквозь пальцы проговорил: - все-все! Я нем как фаршированная рыба!

Улыбаясь этому беспокойному чуду и наслаждаясь прекрасным видом его тела, наряженного только в яркие боксеры и ленту на глазах, я взял массажное масло. Еле уловимый аромат иланг-иланга тут же защекотал нос, и я неспешно растер его по своим ладоням, а затем прикоснулся к Сашкиным стопам. Помассировав и разминая ему каждый пальчик, я, слегка надавливая и поглаживая, ласкал его стопы. От удовольствия он начал двигать руками, словно птица крыльями, параллельно издавая мурлыкающе звуки. Затем, подняв его ногу, я уложил ее себе на плечо, мягко массируя подушечками пальцев его напряженные икры. Сашка заулыбался и шумно вздохнул. В ответ я оставил влажный поцелуй на его ноге.

- Так, теперь вторая ножка, - улыбаясь, сказал я и тут же увидел, как он приоткроет рот, чтобы что-то сказать. - Тсссс. Молчи. Никаких слов. Только чувства. Ты ничего не видишь, только ощущаешь.

Его лицо разгладилось, и он стал снова мягким и податливым. Затем я перевернул его на живот и оседлал сверху. Начиная от копчика, слегка нажимая, я начал разгонять теплую энергию вдоль позвонка по направлению к его чудесному, доброму сердцу. Положив ладони на поясницу, начал медленно подниматься вверх и возвращаться, поглаживая его бока, слегка, как бы невзначай заводя руки на бедра. Затем, переместившись на область лопаток и усиливая нажим, начал мять его. Все сильнее и сильнее, захватывая его кожу и слегка оттягивая, так, что рукам становится горячо, а спина - пунцовой. Не имея права произносить что-либо вслух, он только постанывал и иногда подымал голову в момент особо жаркого захвата моих рук.

- Нравится? Не больно? Точно? – приятно было наблюдать, как трепетно реагирует его тело, такое желанное и покорное. - Теперь нужно успокоить твою разгоряченную кожу, и я приступаю к следующему этапу массажа, - заулыбавшись объявляю я, и вижу, как он напрягся. Непередаваемое удовольствие.

Опершись руками о кровать и став на колени, я горячими следами оставлял вереницу поцелуев на его спине. Первый пришелся в его любимое место – изгиб шеи. Затем, словно нанизывая жемчужное ожерелье, поцелуи один за другим оседали вдоль его позвоночника, достигая поясницы. Он с силой сжимал руки, комкая простынь и издавая звуки, будоражащие мое воображение. И я понимал, что ему это действительно доставляло огромное удовольствие. Подцепив резинку пальцами, я потянул белье к низу и, опустившись к самому копчику, оставил последний, как точка в конце рассказа, поцелуй - на его ягодицы. Нет. Не последний. Еще. И еще. Мне захотелось, чтобы это было многоточие. Ведь продолжение возможно? Хотя и это не все. Еще нужна печать, свидетельствующая, что эта территория оккупирована мной. В следующий момент я в его аппетитную половинку впился губами и оставил свою темно-бордовую метку в виде наглого засоса. Что с ним начало происходить? Хрипы, издаваемые его горлом, давали точную информацию о том, что в тот момент у Сашки внутри. Не сдержавшись, он произносит мое имя……

- Это непростительно! – наигранно грозно начинаю отчитывать я. - Ты ослушался и теперь будешь наказан! - сжав с силой его бедра и впиваясь зубами в нежную плоть, я оставил рядом с засосом укус.

- Сука! - взорвался ревом Саня и попытался вскочить, но я, предвидя это, тут же упал сверху и, подмяв его, сильно прижал к постели, параллельно дотянувшись до его шеи и легонько прикусив мочку уха. – Су… Как же я тебя люблю, - задыхаясь, он тут же, будто сломанная игрушка, ослаб под моим натиском и превратился опять в мягкого, нежного, ласкового плюшевого медвежонка…….

С разбега упав на кровать, я хотел расшибиться, как об асфальт, но сучий ортопедический матрас бережно принял меня в свои слои латекса и овечьей шерсти, самортизировал мое тело и лишь поспособствовал тому, чтобы я прикусил себе язык. Тут же во рту я ощутил металлический привкус крови. Скривившись и накрыв лицо руками, я снова выругался на всю квартиру и вцепился пальцами в волосы. Почему когда я долго люблю, это перестают замечать. Когда долго прощаю — этим начинают пользоваться. Когда готов на все, просто перестают ценить. Разве я не старался быть для него всем? Я мог и веселиться бесшабашно, и быть серьезным и вдумчивым, внимательным слушателем и рассудительным советчиком, я хотел быть и любимым, и другом.

Один из вечеров, когда он был угнетен и раздавлен сложной проблемой, я усадил его в кресло, а сам примостился у его ног и взял его руки в свои ладони. Мне очень хотелось в тот миг забрать все тревоги себе и сделать так, чтобы Саня вновь с облегчением вздохнул и улыбнулся.

- Саш, говорят, что друг - это человек, в присутствии которого можно думать вслух, - я сделал паузу и посмотрел на его осунувшееся лицо и взгляд, устремленный куда-то поверх моей головы. - Мы ведь часто это делали, - он чуть опустил голову и заглянул мне в глаза. - Ты считаешь меня своим другом? – кивок головы и молчание. - Тогда послушай меня внимательно.

Я сделал паузу и шумно выдохнул. Тогда мне казалось, что я готовлюсь к затяжному прыжку с парашютом, и я крепче сжал его пальцы в своих ладонях.

- Я знаю, что тебе сейчас очень паршиво и тяжело. Но это не дает тебе права опустить руки и дать возможность другим распоряжаться твоей жизнью, - он молчал и слушал. - Несмотря на то, что мы с тобою оба фаталисты, существует вероятность, что каждому человеку один раз в жизни дается шанс круто изменить свою судьбу. Представь, что сука-жизнь дала тебе в руки красный маркер и разрешила поверху сделать правки, исправить то, что ней задумано было, - Саня с интересом смотрел на меня и глаза его не были так уже пусты и печальны. - Даже не так, она дала тебе шанс написать для себя самого новую страницу. Но с условием: это должно быть одно единственное слово, которое поможет тебе преодолеть все невзгоды и падения, прописанные в Книге Жизни.

Саня хмыкнул и попытался вытянуть пальцы из моей руки. Я плотнее их сжал и поднялся на колени, приблизив свое лицо к нему, упершись лбами. Его горячее дыхание щекотало мое лицо, тяжелые вздохи откликались глубоко в моем сердце. Я знал, что у него в голове сейчас рой мыслей, но ни одной, которая удовлетворила бы его самого.

- Понимаю, выбор велик, - еле слышно продолжил я. - Хочется всего и сразу. Если ты позволил бы мне дать подсказку, я бы отмел многие хорошие и нужные слова: «преданность» (не от всех это хочешь получать), «любовь» (к сожалению это не вечно), «терпение» (его не всегда хватает), «счастье» (для всех оно разное), «семья» (мы ее не выбираем), «дети» (это не всем дано), «дом» (это не главное).

Саня отстранился от меня и удивленно поднял бровь, с интересом ожидая финала моей речи.

- Наверное, я бы остановился на ничем не примечательном слове «борьба», - я снова замолчал, давая возможность моим мозгам хоть как-то поспеть за моим языком. Часто я узнаю о своих мыслях в тот момент, когда излагаю их другим. Порою создается впечатление, что кто-то внутри меня, довольно неглупый, сидит и просто через меня общается с миром. - Да, чисто мужская странная логика, но если у нас есть желание добиться чего-то в этом мире, нам приходиться за это бороться. За любовь, за семью, за счастье, да, за место под этим чертовым солнцем! Нам никто ничего не дает просто так. К сожалению. Или к счастью. Потому что тогда мы никому и ничего не должны. Все, что мы имеем, это показатель того, насколько сильно мы за это боролись.

Я замолчал и не знал, что еще сказать. Реакция Сашки меня удивила и несказанно порадовала.

- Дурак ты, философ. Лучше обними меня и поцелуй так, чтобы я забыл обо всем на свете, - он улыбнулся, провел подушечками пальцев по моей щеке и приподнял мое лицо за подбородок.

- Я сморозил глупость, - чуть закатив глаза, я изобразил легкую досаду.

- Не, ты сказал мудрость, просто я плохо воспринимаю слова без твоих прикосновений, - финальный аккорд сеанса психотерапии и эмоциональной разрядки очень спешно перешел к оздоровительным процедурам всего тела…

Вспоминая нашу совместную жизнь, я не мог вспомнить ничего плохого, чтобы разозлиться и заставить себя поблагодарить провиденье за наше расставание. Мы не были идеальной парой, но почему-то мозг услужливо подсовывал только те моменты, которые еще больше терзали и не давали сердцу успокоиться. Я сожалел. Сожалел жутко и от этого во мне просто кипела злость на весь мир. Встав и подойдя к бару, я достал бутылку водки и свернул горлышко. Говорят, алкоголь помогает если не привести мысли в порядок, то хотя бы смести их напрочь. Я и в нормальном состоянии не люблю такие напитки, а сейчас уж совсем не стремился получить удовольствие. Это, скорее, как последний шанс на получение хоть какого-то антидепрессанта убойного воздействия.

Тут же взяв фужер, я плеснул хорошую порцию алкоголя и, выдохнув, влил в себя. Горло обожгло, глаза заслезились, и я сильно мотнул головой. Какая же гадость! А многие получают от этого удовольствие. Тут же ринувшись на кухню, я выхватил их холодильника пакет с томатным соком и начал заливать отвратительный привкус во рту и жжение в горле. Помогло. Тут же стало как-то светлее в мозгах и теплее в желудке. Мне захотелось повторить, чтобы закрепить полученный результат и увеличить шанс усыпления моего мозга до утра. После нескольких порций вливаний мне пришла в голову идея закурить. Для нормальных курящих людей это святое, но я курил один раз в пять лет и то, если этого требовали обстоятельства.

Отправившись в комнату с соком и ополовиненной бутылкой водки, я достал дежурную пачку сигарет, которая лежала скорее для друзей, чем для себя не черный день. Сев на диван и чиркнув зажигалкой, я закурил прямо в комнате, чего не позволял делать никому. Первая затяжка легким туманом заполонила оставшееся в голове пространство, которое не успел занять алкоголь, и мне стало как-то фиолетово на все, что со мной происходило до этого дня, и что будет дальше. Потом я вроде еще пил, курил, бегал по квартире, зачем-то швырнул стул об стену, повключал во всех комнатах свет, врубил музыку, зачем-то полез в шкаф за вещами и все это сопровождал тирадой о том, что мне наплевать на Саню, на то что он ушел, что я только счастлив и лучше умереть сейчас от тараканьей отравы, чем жить дальше с таким гадом. Чуть позже я начал скулить и рассказывать включенному телевизору о том, что он был самой большой радостью в моей никчемной жизни, что я понятия не имею, как мне научиться жить без него. Потом я зачем-то схватил единственный вазон в квартире, купленный нами после первого совместного просмотра старого фильма «Леон киллер», открыл настежь окно и швырнул его в ночь. Чуть позже я снова завывал от обиды и молился люстре, чтобы все вернулось назад. В какой момент я отключился, не помню. Наверное, в промежутке между тем, как схватил в руки утюг и возгласом «всех порву…»

Утро явно не было добрым. Интересно. Почему никто не говорит: с дерьмовым утром! Это было бы очень актуально. Я пришел в себя на ковре в спальне оттого, что у меня в голове что-то гудело. Проведя ночь на твердой поверхности, я чувствовал себя, как разбитая банка самогона. В голове продолжало зудеть, и я попытался сесть, чтобы хоть частично привести себя в вертикальное положение. Голова разрывалась, и меня конкретно знобило. В какой-то момент я понял, почему не прекращался шум в голове – это звонили в дверь. Я не собирался ползти к дверям и просто послал пришедшего к чёрту. Но звонок продолжал терзать мой нездоровый организм и ввинчивался сверлом в мой мозг. Еще раз покрыв матом того, кто своим поганым пальцем жал сейчас на кнопку звонка и на всякий случай обозвав всех, кто живет в моем подъезде, кое-как поднявшись на ноги, я все же пошел открывать.

Пошумев замками и щелкнув ручкой, я приоткрыл двери. На пороге стоял Саня с испуганными глазами и почему-то нараспашку.

- Жень, что с тобой случилось? – он тут же толкнул дверь и ринулся в квартиру, отчего я отлетел к шкафу и больно ударился спиной.

- Черт! Какого ты приперся? – я еле простонал это, хотя очень хотелось выкрикнуть.

- А ты кого, ангела ждал? Ты что творишь? Ты совсем сдурел? На что ты похож? – вопросы сыпались из него, но я не успевал не то что ответить, я не мог даже понять о чем он, но тут же услышал его визг: – Это что у тебя – кровь?

- Не твое дело! – гаркнул я и тут же мотнул головой к зеркалу: в волосах, над правым ухом были засохшие красные потеки. Не ощущая никакой боли, я поднял руку и попробовал аккуратно место ранения, но тут же быстро понял, что, скорее всего это томатный сок, которым я вчера запивал свой банкет. И еще одна странность: мое лицо покрывала довольно густая щетина, хотя раньше я не замечал такого рьяного роста. Видно, водка хорошо удобряет организм и способствует буйной растительности. - Ты ушел, вот и нечего мне тут устраивать разборки. Я теперь – не твоя проблема! – меня начинало чуть отпускать утреннее дурацкое пробуждение, и я вспоминал вчерашний бурный вечер. Грёбаный вечер воспоминаний.

- Не будь придурком, твоя мать сказала, что ты чумной какой-то, и я чувствую свою вину, - Саня нервно потер подбородок и спокойно продолжил. – Жека, давай поговорим. Мы ведь не чужие с тобой. Хоть мы уже и не вместе, я хочу тебе помочь.

- Помочь? – заорал я, не в силах сдерживаться. – Чем? Ты хочешь меня добить, чтобы не мучился? Может, тротил мне в рот напихаешь и подожжешь? Или нежно порежешь маникюрными ножницами на ленточки?

- Не говори ерунды. Мы взрослые люди и можем остаться приятелями.

- Что за бред! Приятелям должно быть приятно общаться, а я тебя ненавижу! – меня несло и не было шансов хоть как-то остановиться. – Убирайся отсюда, мне ничего от тебя не нужно. Все, что ты мог, ты уже дал! Весь ассортимент эмоций, от слепой любви к тебе до ненависти.

- Но за что? – тихий голос и морщины на лбу. Саня как-то внезапно стал похож на маленького мальчика. Меня кольнуло, и в один миг я ринулся к нему и обхватил руками. Крепко прижав к себе, я так же резко оттолкнул. Он замер посреди коридора и продолжал смотреть на меня широко открытыми глазами. – Ты действительно меня ненавидишь?

- Уходи, - я прислонился спиной к шкафу и прикрыл глаза. – Все еще очень свежо, и я не могу всего лишь за пару дней с этим справиться.

Пауза была очень долгой. Я даже подумал, что Саня тихо ушел. У меня в голове роились самые безумные мысли, я и желал его вернуть и понимал, что это невозможно. Друзья-товарищи? Ну что за ересь, как можно спокойно дружить с человеком, которого до сих пор любишь, несмотря на дикую злость. Как можно перекроить себя под инфантильного знакомого, наблюдающего, как на его глазах строятся новые отношения того, кто был для тебя всем.

- Женя, - еле слышно проговорил Санька, и его рука коснулась моего плеча, отчего я вздрогнул и открыл глаза. – Женечка, как ты себя чувствуешь?

- Какая разница? – еле ворочая языком, попытался ответить я. – Оставь меня в покое и больше не появляйся в моей жизни, - выдавил я, как последние капли крови, и тут же «умер», поскольку понимал, что уже ничего не вернуть. И лучше не тешить себя иллюзиями, а отрезать сразу и навсегда.

- Жень, но ведь прошло уже два месяца, - так же тихо продолжил он. – Почему ты говоришь о паре дней?

- Что ты мелешь? – меня взбесил его вопрос. Еще на прошлой неделе он жил здесь, со мной, и сейчас рассказывает о двух месяцах? – Не делай из меня идиота. Я и так не совсем адекватный после нашего разрыва.

Санька почему-то стал бледным и протянул ладонь к моему лицу. Потрогав лоб, он провел по щеке и тут же одернул руку, поскольку я очень зло зыркнул глазами.

- Жень, ты шутишь? Мы расстались еще в феврале.

- Сань, не доставай меня, и так херово. Я не даун и помню какой сейчас месяц.

- Апрель? – вопросительно глянул на меня он, и я увидел в его глазах страх.

- Что за чушь ты несешь? – я начинал злиться. – Скажи еще, что я совсем сдурел и не заметил, как пролетело два месяца? – я наиграно рассмеялся и уставился на Саню. – Что за фигню ты лепишь? Я хожу на работу и вижу людей. Думаешь, я не заметил бы прихода весны?

- Жень, ты уже три дня сидишь дома безвылазно. Твоя мама позвонила мне и сказала, что ты не появляешься у нее и не берешь трубку. Она пыталась поймать тебя хотя бы на работе, но ей сказали, что ты несколько дней уже не появлялся. Вот я и приехал.

Подняв руку к подбородку, я почувствовал пальцами густую щетину и тут же снова бросился к зеркалу. Так и есть – уже приличная сантиметровая бородка и она не могла вырасти за ночь.

- Херня какая-то, - пробормотал я и тут же глянул на Саню. – Я что бухал три дня? Быть этого не может.

- Женька, ты меня пугаешь, - он явно был напуган и, подойдя ко мне, положил руку на плечо. – Ты на самом деле не помнишь, что делал?

- Ну, может я и пробухал эти дни, но я не псих и помню, что в прошлый раз не мог припарковаться из-за сугробов, - я тут же ринулся на кухню, одернул занавеску и выглянув в окно.

Яркий солнечный свет резанул по зрачкам, и я на несколько секунд зажмурился. Сердце учащенно затрепетало, и к горлу подкатил липкий сгусток, не дающий вздохнуть полной грудью. Медленно открыв глаза, я уставился в классики нарисованные на сухом асфальте и вербу под окном, сплошь усеянную пушистыми почками серебристого цвета.

- Котики, - только и смог выдавить я и прижался лбом к прохладному стеклу.

- Мне жаль, что так произошло, и мы расстались, но это не значит, что… - я не дал договорить ему и стукнул ладонью по стеклу.

- Как я мог пропустить кусок своей жизни? Почему я каждый день отправлялся на работу и возвращался домой, как в тумане? – резко повернувшись к стоящему в дверях кухни Сане, я с мольбой посмотрел в его глаза. – Я сошел сума? Да?

- Не говори ерунды, просто ты последние дни ушел в отрыв, поэтому и сбился твой прицел. Вот увидишь, через день-два ты опять будешь в норме. Ты же никогда толком не пил, вот и результат. Жизнь ведь не останавливается.

- Да, она не останавливается, просто продолжает катиться, как бревно со склона, - я начинал что-то понимать. Возможно, я и жил как в бреду последние два месяца и просто не замечал смены дней. Меня покачивало волнами депрессивного штиля, все дни были похожи один на один, и я не видел различий между неделями. В какой-то момент я просто сломался, и единственным способом не потерять остатки благоразумия было тушение эмоций алкоголем. Возможно, именно это и спасло меня от настоящего сумасшествия. – А сейчас уходи, Саш.

- Но…
- Иди.
- Жень…
- Оставь меня.
- Может, я…
- Убирайся!
- Как же…
- Пошел вон! – заорал я что есть мочи и с размаху ударил кулаком по холодильнику, отчего тот жалобно скрипнул и звякнул бутылками внутри.

- Ты псих, - только и смог ответить он и тут же, развернувшись, вышел из кухни. Через несколько минут хлопнула входная дверь, и в квартире установилась тишина.

Я еще какое-то время постоял посреди кухни и попытался привести свои не шибко гениальные мысли в подобие порядка. Не получилось. Пройдя в ванную, я включил воду и отправился в комнату. На полу я увидел того самого пластилинового медвежонка, от которого осталась лишь синяя котлета. Видно, за дни моего забвения он не раз попадался мне под руку или под ногу.

- Вот и пришло время слепить для себя что-то новое, - неспешно разминая в руках твердую бесформенную массу, я подумал, что и наши чувства точно так же можно мять в умелых руках. Если ты любишь и доверяешь человеку, то позволяешь растаять в его руках и превратиться в то, что ему придется по вкусу. Порою хочется быть мягким воском, чтобы принимать любую форму для удовольствия других, но часто мечтаешь превратиться в гранит, чтобы никто не смог нарушить твои пропорции. Вот и любовь моя, точно как этот пластилин, была бережно слеплена в прекрасные отношения, а когда срок годности закончился, просто скомкана в бесформенную массу.

Зажав между ладоней шарик, я сжал их и расплющил кусочек синего пластилина. Из получившейся лепешки я соорудил сердечко и снова сжал его ладонями. Жаль, что нельзя так же легко сделать новое сердце себе, чтобы не думать об осколках старого. Глядя на сердечко, я понимал, что ему чего-то не хватает. Указательным пальцем я ткнул в самую середину, от чего образовалось сквозное отверстие. Вот теперь самое то.

В ванной зашумела вода, переливающаяся через верхнее отверстие стока, и я направился туда. Повернув вентили, я перекрыл воду и замер возле умывальника. Посмотрев на себя в зеркало в очередной раз понял, что борода – это не мое, и потянулся в шкафчик за станком. Сняв футболку и оставшись только в брюках, я выдавил гель на руку и не спеша намылил подбородок и щеки, мазнул под носом и взялся за бритву. Аккуратно сделав первый скребок, я остановился, вспомнив, как Саня на выходные, когда можно было никуда не спешить, любил усадить меня на край ванной и изображать из себя брадобрея. Он брил меня, оставляя замысловатые усики и бороденки. Вечно изощряясь, он выбривал вензеля, потом же, вволю насмеявшись с меня, заканчивал и оставлял мою кожу полностью гладкой и чистой…

Лицо запекло, и я глянул в зеркало: так и есть, снова погрузившись в воспоминания, я изрезал свое лицо и теперь ранки щипали и кровоточили. Сполоснув лицо одной рукой, я продолжал сжимать бритвенный станок в ладони и снова приставил его к небольшому участку кожи, где нужно было закончить бритье. Вдруг раздался звонок, и я, вздрогнув от неожиданности, снова порезался. Плюнув на чертову процедуру и положив бритву на бортик ванной, я направился к дверям. Никого видеть не хотелось, и я не намеривался открывать дверь. Подойдя вплотную и жмурясь от постоянного дребезжания звонка, я заглянул в глазок. Постояв так несколько секунд и затаив дыхание, я прикрыл глаза, прижался к двери щекой и поднял обе руки на уровень головы, упершись ладонями в обивку. Слезы сами потекли из глаз, и я всхлипнул. «Почему?» - только и мог прошептать я и в последний раз прильнул к глазку. Затем, оторвавшись от двери, я пошел в ванную и прикрыл за собою двери. Подойдя к запотевшему зеркалу, где на полочке лежало пластилиновое сердечко с отверстием в самом центре, я поднял руку и неспешно вывел на амальгаме «Любовь». Не снимая брюк, я переступил бортик ванной и погрузился в теплую воду. Тут же тело расслабилось, и дрожь практически прошла. Я мокрым пальцем провел по кафелю и невидимым курсивом написал «Саша». Затем щелчком пальцев столкнул бритву в воду, которая тут же с еле слышным бульканьем ушла под воду.

Если бы и чувства можно было просто щелчком отправить в тартарары, и знать, что они никогда не всплывут, чтобы терзать тебя воспоминаниями. Если бы можно было просто взять их, размять между пальцев и слепить новую жизнь. Если бы…

Голова нещадно болела, и все звуки раздражали. Мысли беспокойно бились о виски и причиняли боль. Внутри все сжалось, как от холода, несмотря на теплую воду. Пальцы нервно покалывали, а губы стали сухими и солеными. Как-то разом я от всего устал, и мне захотелось просто отдохнуть. От всего. Хоть чуть-чуть. Чтобы не слышать звонка, своих мыслей, не чувствовать дрожи и боли, я зажал пальцами нос и опустился с головой на дно ванны. Все звуки исчезли. Стало спокойно и хорошо, я открыл глаза и после первой рези посмотрел сквозь толщу воды на потолок. Весь мир преобразился и стал более понятным, наверное, чтобы перед тобой открылись, нужно самому стать незаметным. Жаль, что понимаем мы это тогда, когда уже поздно что-то менять. Наверное, человек не умеет по-другому жить, мы хорошие философы, но плохие практики. Мы умеем рассуждать и анализировать, но у нас совсем не получается жить и чувствовать. Но если есть шанс, что мы хотя бы раз в жизни не ошибемся с выбором и получим в награду Настоящую Любовь, значит, все наши тысячи ошибок – это верный путь. Давайте ошибаться, чтобы приблизить тот миг, когда сам себе сможешь признаться: я сейчас счастлив…

Разжав пальцы на носу, я тут же увидел пузырьки воздуха, мелким серпантином поднимающиеся на поверхность. Мне было хорошо и спокойно, сейчас я услышал Себя и отпустил Его.

Любовь как пластилин

bottom of page