Олларис

Машина тихо шелестела по трассе, разрезая морозный воздух горячим капотом и обнимая двумя лучами света фар падающие кристаллики снега. Снежинки за лобовым стеклом весело мельтешили и разбегались по обе стороны, словно поток воды перед плывущим дельфином. Дмитрий вёл машину, одной рукой держа руль, а второй потянулся включить автомагнитолу, и тут же из динамиков тихим дыханием полилась музыка. В салоне было тепло и уютно, рядом на сидении, немного опустив спинку, спал Павел, молочно-зеленоватое свечение от приборной панели плавно рассеивалось, а из решетки обдува мягким теплом дышал кондиционер. За стеклами была монохромная зима, вокруг лишь бело-серый или серо-чёрный цвет, а в салоне авто был взрыв сочного уюта: ярко-голубой с белыми оленями свитер Павла, а на его коленях – красный пуховик. Дмитрий улыбнулся и перевёл взгляд на лобовое стекло, где на серебряной нитке болтался фетровый заяц цвета сочной зелёной лужайки. Пашка любил такие нелепые вещички, и одна из них была повешена на салонное зеркало заднего вида со словами: «Учти, он следит за тобой и всё мне передаёт!»

Из динамиков послышался лёгкий свист, и через несколько тактов раздался беззаботный голос Боба Марли. Дмитрий снова растянул губы в улыбке, ведь они любили эту песню и всегда подпевали. Паша обычно прикрывал глаза, смешно кивал головой и вытягивал губы дудочкой, самозабвенно вытягивая: «У-у-у-у-у… Don't worry be happy…». Дмитрий и сейчас стал практически беззвучно шевелить губами, подпевая и постукивая пальцами по рулю, придерживая его лишь ладонями. Если бы Пашка так не умотался за день и не уснул, то они бы непременно крутанули звук на максимум и завели бы на два голоса, раскачиваясь в стороны, словно обкурившиеся марихуаны последователи растафарианства и поклонники регги. Солнечная песня действительно могла удивительным образом переносить из хрустящего морозцем зимнего вечера в жаркий полдень Ямайки, и на душе становилось легко от незатейливого месседжа: «Не парься, будь счастлив…».

Дорога ленивой змейкой огибала замёрзшее озеро, а на подъеме начинала сворачивать сразу за одинокой совдеповской остановкой автобуса, которая сберегла символику ещё радостных времён, и на ней даже под налипшим снегом четко просматривалась мощная крестьянка с охапкой пшеничных колосьев в руках, выложенная цветной мозаикой. Потёртая надпись сверху бункера-остановки гласила «Поп..ка», что означало, что если бы местные органы власти в лице председателя сельсовета дорисовали бы вытертые ветрами и местной ребятнёй две буквы, то можно было бы нормально прочитать, что данный «город-герой» именуется Поповкой. Дмитрий неспешно вел машину, а за окном ленивой светомузыкой мигали окошки домов и редкие фонари, освещающие деревенские улочки. 

Вспомнился прошлый Новый год, когда они с Пашей решили отпраздновать его всей шумной и довольно разношёрстной компанией на даче у хороших знакомых. Та зима была довольно снежной, и аккурат к утру 31 декабря все дороги завалило щедрой недельной порцией снега. Добираться машинами было проблематично, и решено было ехать пригородной электричкой. Единственное, хозяин дачи Митя, его подружка Маргарита и ещё двое активистов, вызвавшихся скупить и доставить всё необходимое для грандиозной гулянки, погрузились в полноприводную старушку Ниву Тайгу. Наличие кенгурятника и лебёдки давало стопроцентную гарантию, что они доберутся до места без проблем. 

Отмечать друзья стали уже на железнодорожном вокзале, когда весёлая группка из восемнадцати хихикающих, болтающих и махающих руками человек прочно обосновалась в углу зала ожидания с рюкзаками, двумя парами лыж, одними детскими санками и кучей пакетов. Девушки щелкали кольцами бело-синих жестянок с надписью «Red Bull», парни шумно праздновали уходящий год разнообразной пивной продукцией, и все вместе медленно, но уверенно приближались к приятному состоянию «ожидание чуда». Первое чудо в виде волшебного голубого вагона, прицепленного к электропоезду восточного направления, должно было свершиться уже минут через двадцать. За это время компания успела опорожнить пару десятков жестянок с «подогревом», послать гонца к киоску за сигаретами, спеть несколько песен под гитару, трижды привлечь взоры других ожидающих взрывом неконтролируемого смеха и после красиво, но невнятно произнесённого приглашения по громкоговорителю проследовать на перрон. 

Ехали так же весело и вкусно, но с обязательным возмущением девочек про отдалённость туалета от их вагона. Естественно, полчаса езды пролетели незаметно, нужную станцию объявили совершенно внезапно, и эвакуация из вагона была экстренной. На радость всем пассажирам вагона, компания всё-таки покинула электричку и в обязательном порядке, который по закону подлости не нарушается никогда, забыла один пакет и пару лыж в вагоне. Но разве это могло омрачить уже зашкаливающее предпраздничное настроение? 

До скромно-мещанского двухэтажного дачного дома торгаша Митьки компания дошла без видимых потерь, даже с неким приобретением: каждый третий посчитал своим долгом принести хозяину в дом по размашистой лапе лесной ёлки. Поэтому, когда шумная толпа проходила вдоль лесной посадки с редкими, но довольно старыми ёлками, парни ломанулись по сугробам между голых деревьев и заснеженных кустарников, чтобы добраться-таки до ёлок и урвать по колючему букету…

Дмитрий ухмыльнулся, вспоминая, как Пашка начал лезть на него, пытаясь дотянуться до облюбованной им ветки с шишками. Он всё норовил вскарабкаться по другу, наступая на колено и на сложенные лодочкой руки Димы.

- Димон, давай поднатужься! Я шишки хочу! – Паша был неугомонным, и ничто не могло его остановить.

- Блин, ты сейчас мои собственные шишки отдавишь и будешь потом со старым пнём жить, - Дима сквозь смех и шипение попытался все же подсадить Павла повыше и дать возможность тому сорвать вожделенную ветку с шишками. 

Не прошло и получаса, когда вся компания, исколов руки, но вооружившись обязательным атрибутом Нового года, с потерями в виде промокших девичьих ног, оторвавшихся ручек пакетов, одной потерянной лыжной палки и двух синяков после шуточного побоища, с безумными песенными руладами подошла к сияющему светом во всех возможных окнах Митькиному дому.

Для того чтобы хозяин не усомнился, что это именно его гости, кто-то из ребят начал поджигать петарды и кидать их во двор, чем привел в возбуждение соседских псов, в восторг всех парней и в истеричное недовольство девушек. Но всё это очень быстро перетекло в бурное веселье, как только хозяева появились на пороге со старой оцинкованной вываркой, из которой торчали горлышки бутылок с шампанским. Все радостно заулюлюкали и начали тут же во дворе вскрывать шипучку и пить за свое удачное прибытие…

На трассе вдруг промелькнула тень, и Дмитрий, крутанув рулем, тут же рывками стал притормаживать. От толчков автомобиля Павел на переднем сидении зашевелился и, потерев кулаком глаза, приподнял голову.

- Мы, что, приехали, Дим?

- Та нет, спи ещё, хомяк, - улыбнулся Дима и подмигнул. – Наверно, заяц на свет фар выбежал, вот я и притормозил, чтобы не сбить.

- Откуда здесь зайцы? – сонно пробормотал Паша и улыбнулся.

- Из лесу, вестимо, - Дима снова прибавил газу, и машина плавно заскользила по пустынной трассе.

- Я ещё тогда вздремну, ладно? – Паша снова улегся на спинку сидения, повернув голову к Диме, и смешно пожевал губами.

- Спи, родной, - еле слышно проговорил Дима и провел ладонью по светлым, немного всклокоченным волосам друга.

До посёлка с их старым домиком было ещё километров двадцать, но Дмитрий понимал, что и эти десять-пятнадцать минут будут для Пашки ой как нужны. Он ведь весь день накануне праздника работал, несмотря на то, что порядочные трудящиеся уже в одиннадцать утра съели по бутерброду с желатиновыми шариками, имитирующими красную лососевую икру, которые всё норовят соскользнуть с масла, да выпили по пять глотков шампанского из пластиковых стаканчиков. После всего этого нормальные люди обычно покидают рабочие места с чувством полного удовлетворения вплоть до восьмого января, чтобы уставшими и недовольными вернуться на работу, дабы похвастаться супер-пупер-мега-охрененными праздниками и с нетерпением ждать тринадцатого января, чтобы закрепить полученный в новогоднюю ночь результат. 

Именно таким – бурным, весёлым, безудержным и изматывающим был и их с Пашей прошлый Новый год. Прелесть загородного гуляния заключалась в том, что можно было поорать вдоволь, не боясь стука по батареям, выйти сразу в зиму, не дожидаясь лифта, слепить бабу, причем хоть снежную, хоть живую, благо два просторных этажа и уйма горизонтальных мест к этому располагали. Так что вся их компания получила полный «ол инклюзив», начиная от душевной Маргариты на «ресепшн» в костюме кролика из «Playboy», Митьки в костюме Санты и с белой синтетической бородой, которая почему-то висела, как жабо, на груди, и заканчивая презентами каждому из прибывших. Дима получил звонкий поцелуй от Маргариты и вязаный берет растамана с прикреплёнными дредами, а от Санты – надувную бутылку виски, Пашке же повезло меньше, ему от хозяйки были вручены синие трусы с резиновой голой задницей, чему он, как ни странно, безумно обрадовался и тут же натянул поверх своих джинсов. От Митьки Паше перепала очередная надувашка в виде рожка мороженого, и это тоже порадовало его настолько, что тот ещё с полчаса бегал между гостями с приставаниями: «Погладь меня по попе, дам лизнуть мороженко!»

Дмитрий снова ухмыльнулся сам себе, вспоминая прошлый Новый год, он тогда немного злился на своего Пашку, который так развязно себя вел. Он, конечно, понимал, что там все друзья, знают друг друга не первый год, праздник, выпивка, веселье… но всё равно не хотелось, чтобы хоть кто-то гладил Пашку по резиновой, но, тем не менее, всё же заднице. Сейчас это казалось по-детски нелепым, ведь для ревности не было повода, но тогда, вечером, он всё же пару раз прижимал Пашку в синих семейках к стенке той самой резиновой попой, чтобы потребовать доказательств того, что тот всё же любит своего растамана. Пьяненько хихикая, Паша дёргал Димку за искусственные косички и завязывал их под его подбородком, торжественно клянясь, что Димон – самый обожаемый растаман в мире, и Паша ни за что на свете не променяет этого смешного чудака в нелепом полосатом берете даже на принца датского…

Фары выхватили из темноты дорожный указатель посёлка, и Дмитрий скинул скорость. Еще минут пять до центральной улицы с местным универмагом и зданием поселкового совета, а там уже и их с Пашей дом. До Нового года ещё уйма времени, можно успеть и ёлку нарядить, и баночки-коробочки с купленной едой вскрыть, и даже в снежки при желании поиграть! Да мало ли чего им с Пашкой захочется? Пять часов – это ж куча времени, можно было бы и велосипед трёхколёсный изобрести, и ракету с местными шавками на орбиту запустить! Ведь в прошлом году они всей весёлой компанией успели сотворить мир, заселить его и даже разрушить.

Дмитрий снова расплылся в улыбке, вспоминая ту безумную, но такую чертовски весёлую ночь. Они тогда прибыли на дачу к Митьке часов в шесть вечера, а уже к семи все были в подарках, хмеле, поцелуях и блестящей мишуре. Девочки под предводительством кролика-Маргариты оккупировали второй этаж, где буквально по-быстрому, часа за полтора, успели переодеться, подкраситься, причесаться, посплетничать, выпить три поллитровые бутылки мартини и съесть две баночки оливок. Парни же за это время успели намного меньше, всего-то разбить хозяйскую вазу династии Цин, купленную Митькой в Таиланде за тридцать евро, опустошить деревянную коробку с кубинскими сигарами, разлить по бокалам и ковру несколько пузатеньких бутылок коньяка да занять все сидячие места в гостиной с простеньким, но радующим глаз камином. 

Пашка не любил табачный дым и подбил лысеющего Борьку, который после недавнего серьёзного лечения не мог наслаждаться алкоголем, попугать девчонок, чтобы поднять себе настроение и ускорить выход прекрасной половины человечества и не менее чудесной четвертины присутствующих в их компании женщин из «подполья». Решено было начать забаву с улицы, чтобы не ломать сложившиеся устои и явиться к девочкам через окно. 

Сложно себе представить, что было в головах у парней, изображающих из себя Санта Клаусов, да только удовольствие получили лишь мужики, ломанувшиеся на визг перепуганных девушек, перепрыгивая через две ступеньки, и бегущих на второй этаж. Дима был в числе первых спасителей и ввалился в комнату к девчонкам, застыв тут же на пороге. В спину его начали толкать остальные прибывшие, желающие воочию лицезреть необычное представление. А посмотреть и посмеяться было над чем: шесть нимф в дичайше соблазнительных образах, от медсестрички с пластмассовым шприцом и до строгой учительницы с очками на носу, были усыпаны конфетти, а подружка Бори, крупная и довольно высокая девица в костюме полисмена из черного латекса и в фуражке, держала за шиворот своего возлюбленного и давала ему поджопники коленом. Пашку наотмашь била хозяйка Маргарита диванной подушечкой в виде божьей коровки, приговаривая: «Йоулупукки недоделанные! Нашли чем развлекаться! Чуть критические дни с перепугу не начались!» 

Оказалось, что Паша с Борей, вооружившись хлопушками и петардами, решили развлечь девчонок, и каждый занял свою позицию: Борька, натянувший маску «Крик» и перебравшийся из окна ванной комнаты, замер на балконе второго этажа, чтобы внезапно припасть к окну и заорать диким голосом, хлопнув ладонями по стеклу, а Пашка в это момент должен был ворваться в комнату с коридора и стрельнуть из большущей хлопушки на девчонок. В общем, сюрприз удался. Только вот парни не ожидали, что после двух минут визга кое-кто из девушек придёт в себя и всё же начнёт их «благодарить»…

Доехав неспешно до центральной площади посёлка, покачиваясь на неровной дороге, Дмитрий свернул за местный универмаг в улочку, ведущую к дому. Их с Пашей домишко нельзя было сравнить с хаткой Мити, но они его очень любили. Лето парни часто проводили вдалеке от городской суеты и наслаждались уютом старого дома. 

Машина мягко притормозила у калитки, и Дима выключил мотор. Они здесь не были уже больше месяца, но дом вовсе не казался пустым: соседка баба Нюра заглядывала сюда и присматривала за домом, а её муж, бойкий дедок Пантелеич, исправно протапливал печку, чтобы к праздникам дом прогрелся и мог принять хозяев. Даже дорожка через двор была расчищена, и Дима улыбнулся такой заботе стариков. Они с Пашей всегда старались помочь им и никогда не приезжали без гостинцев, так что у них была взаимная соседская любовь. 

Протянув руку и коснувшись волос Павла, Дмитрий легонько провел пальцами, ероша пряди, и тихо позвал: «Паш, Пашуня. Мы приехали». Спящий лишь чуть растянул губы и смешно заурчал, словно зверёк, но было видно, что сон медленно отступает. Дима вспомнил, как будил своего любимого наутро после встречи Нового года на Митькиной даче. Правда, утром это сложно было назвать, вся кампания, мощно празднуя, медленно редела, оставляя своих бойцов спящими по всему дому, и к шести утра тихий и почти разгромленный дом был похож на поле боя. Лишь к пяти часам вечера люд начал постепенно приходить в себя и медленно просыпаться. Они с Пашей заснули на диване в гостиной на первом этаже, и разбудил Диму шлепок по лицу от друга, который, спросонья поворачиваясь, взмахнул рукой. В ответ Димка наклонился над Пашей и, зажав двумя пальцами тому нос, дождался, пока тот откроет рот, чтобы дышать. Пашка, и правда, выпучил глаза и широко открыл рот, чтобы вдохнуть, а Дима тут же отпустил его нос и накинулся на Пашкины губы, целуя и покусывая. Ответной реакцией были пальцы, сжавшие Димкин затылок и слегка потянувшие за волосы. Дальше целоваться не было сил, и парни просто расхохотались и прижались лбами друг к другу.

- Эх, хорошо год провели, - блаженно пробормотал Паша.

- Ещё лучше новый начали, - сказал Дима и снова словил Пашкины искусанные губы, но уже сделал это нежно и со вкусом.

Тот год, и правда, чудесно стартовал, впрочем, и все триста шестьдесят пять дней он старался в грязь лицом не ударить. Дима был рад, что до этого заснул в ботинках на диване в гостиной, так как, спустив ноги на пол, он тут же услышал хруст стекла и фарфора. Ночью, после того как были произнесены первые двенадцать тостов, кто-то из компании выдвинул потрясную идею вывалиться всем на улицу, чтобы слепить бабу, поваляться в снегу, прокатиться на санках или лыжах с одной палкой и позапускать фейерверки. Благо этого добра у ребят было вдосталь, ведь без грохота и взрывов у них не обходился даже Первомай в лесу. Но всё тот же Борька, потерев лысеющую голову и многозначительно подмигнув, сообщил, что у него припасён на случай пурги «карманный» салют, и тут же сгонял за ним в прихожую. Через несколько секунд он появился на пороге и тут же продемонстрировал небольшую коробочку размером с консервную банку тушёнки. По-быстрому переставив блюдо с остатками фаршированного осетра, он разгреб место на своём углу стола, чтобы начать запуск обещанного салюта. 

Все гости во главе с хозяевами были уже довольно хорошо накачены анестезией, и никто не усомнился в том, что Борис знает, что делает. Когда же фейерверк начал дико свистеть и пуляться зарядами в потолок, а яркими искристыми звёздами засыпать праздничный стол, все до единой девушки кинулись врассыпную, пытаясь укрыться кто за спинами мужчин, а кто и под столом. Пашка мужественно схватил бутылку коньяка и начал брызгать на коробку, а Дима схватил чей-то искусственный парик «а-ля Киркоров» и начал махать им в направлении фейерверка. Естественно, что парик сразу же начал гореть и вонять, от искр и коньячной жидкости вспыхнули тканевые салфетки на столе, а рядом стоящая пластиковая бутылка минералки начала плавиться. Митька, дабы спасти своё имущество, начал размахивать каминной кочергой, пытаясь сбить коробку на пол и там уже затолкать её под стол. После визга Маргариты «Горим!» парни не нашли ничего умнее, чем схватить за края скатерть и дернуть ее наверх, чтобы накрыть очаг возгорания. Итог: после всего тридцати секунд огненного фейерверка комната была устелена битой посудой, на столе, как тушка молодого мамонтёнка, лежала под обгоревшей скатертью груда негодной еды, а потолок был усеян дымными эллипсами от зарядов. Короче, разукрасили парни комнату под хохлому…

- Да ты сдурел, Лысый! – визжала Маргарита с поникшими меховыми ушками на голове и оторванным от юбки кроличьим хвостом в руках. – Ты решил нас в воздух поднять?! 

- Борисыч, ну ты Гагарин! – сквозь нервный смех похвалил того Паша и, подойдя к парню, легонько дал ему подзатыльник. 

- Да ты же самый трезвый, Борька! Как ты мог такое учудить? Ведь ты нас чуть не сжёг, – беззлобно спросил Митька и, переложив кочергу из одной руки в другую, двинулся по стеклу к перепуганному гостю.

- Ребята, не нужно, не бейте меня, - проблеял Боря и начал отступать. Все тут же дружно заржали и начали окружать новоявленного пиротехника.

- Ты с чего взял, что это карманный фейерверк? – злобно усмехаясь и тоже подступая к Боре, начал Пашка. – Или ты специально решил нас взбодрить?

- Ребята, я не виноват! Там на коробочке так написано! – запнувшись ногами об диван, Борька плюхнулся на него и забился в угол.

- «Комета Галлея», - начал читать Дмитрий, вертя в руках слегка обгоревшую по верхнему краю коробку.

- О, Лысый! Комета! Ты разве не допёр, что это смутно похоже на безобидный комнатный фейерверк? – ехидно начала Маргарита, а Боря пожал плечами и нервно покрутил из стороны в сторону головой. – Ладно бы он назывался «Садовые светлячки», а так явно с названием чё-то не то! Или тебя ничего не смутило?

- Батарея салютов, калибр…, класс…, количество залпов… - читал Дима и тут же всхлипнул от смеха, - да ты читать-то умеешь, Буратино? Тут же синим по жёлтому написано - фейерверк уличный! 

- Да нет, карманный, - просипел Боря, подтянув ноги на диван.

- Компактный, дурень, а не карманный! – заржал Дима и тут же дал команду: - Бей его, ребята!

Вся толпа парней с улюлюканьем, словно на футбольном матче, кинулась к истерично вопящему и усиленно сопротивляющемуся Борьке. Конечно же, никто его не бил, а лишь защекотали до обморока да наорали в уши, сделав его на последующие полчаса глуховатым…

На переднем сидении зашевелился Паша и поднял голову. Вытянув руки в стороны и попытавшись потянуться, он выгнул спину и протяжно зевнул. Дима тут же забрался рукой под его свитер с оленями и потер Пашкин живот. Тот сыто заурчал и снова откинулся на спину.

- Всё-всё, хомяк, хватит балдеть, пора идти в дом.

- А можно тебя поцеловать? – прищурив один глаз, спросил Пашка.

- А можно меня об этом не спрашивать? – улыбнулся Дима…

Получив подзарядку десятком нежных поцелуев, парни выгрузились из машины, забрали из багажника обмотанную верёвкой ёлку с пакетами, полными еды, и пошли по тропинке к дому. С порога их окутал тёплый уют протопленной печки, а глаза наткнулись на миску, покрытую вафельным полотенчиком. Было понятно, что это Пантелеич оставил что-то съестное, приготовленное бабой Нюрой, и от этого стало безумно тепло на душе. Сняв куртки и шапки, ребята прошли в комнату и стали выгружать сумки, развязывать ёлку и неспешно готовиться к встрече Нового года. Дощатый пол был по-прежнему холодным, даже пёстрая дорожка не спасала, и они не рискнули снимать ботинки, но тут же еще сильнее растопили тлеющую печь. Сухие дрова сразу же принялись задорно потрескивать, будто стараясь перекричать друг друга, и Паша, подойдя к теплому боку печи, прижался ладонями и одной щекой. Вязкой волной настоящего живого тепла обернула нега, и Паша прикрыл глаза, греясь и что-то бормоча.

- Ты там, что, секреты печке рассказываешь? – усмехнулся Дмитрий, расправляя зелёную красавицу и устанавливая её посреди комнаты. 

- Да нет, Дим, слушаю, - тихонько проговорил парень и, оторвав руку от тёплой стенки, поманил пальцем. – Иди ко мне, послушаем вместе.

- Вот придумщик ты, солнце, - засмеялся Димка, но всё же оставил ёлку в покое и подошел. – Ну, что тут у нас на повестке дня? 

- Тсс… Давай руку и прижмись щекой к печи, сейчас всё услышишь, - шепотом проговорил Паша и, сжав пальцы друга в своей горячей от печки ладони, потянул к его к себе.

За окном тихо кружил снег, устилая наличники дома, а на стеклах из-за этого образовывались барханы, и можно было видеть, как снежные кристаллики стеснительно прижимаются к глади стекла. В комнате был слышен лишь приятный хруст, который издавал кушающий деревянные поленья огонь. В воздухе витал дерзкий запах согревшейся ёлки, которая, чуть оттаяв от мороза, стала делиться своим смолянистым ароматом хвои. 

- Что-то я ничего не слышу, - прошептал Дима, - или мне слуховой аппарат погромче сделать?

- Глупик, - хохотнул Паша и хлопнул друга ладонью по плечу, – ты не ушами, а сердцем слушай.

Дима медленно переступил с ноги на ногу и вплотную приблизился к Паше. Сняв ладонь с побеленной стенки печи, он коснулся поясницы друга и тут же нырнул под свитер, согревая и поглаживая кожу. 

- Что-то начинаю слышать, - с серьёзным видом проговорил Дима и, оттолкнувшись от печи и повернув Пашу спиной к ней, прижался животом к другу и коснулся губами его лба, – и, по-моему, мне сердце даёт очень даже конкретные подсказки.

Кончиками пальцев, касаясь небритой щеки Паши, он провел по скуле, скользнул по шее и забрался под высокий ворот пушистого свитера. Тыльной стороной пальцев Дима погладил шею и подрагивающий кадык, а подушечками пальцев коснулся яремной впадины. Паша шумно вздохнул и обнял Димку, проскользнув руками в задние карманы его джинсов. На губах обоих парней несмелыми бутонами расцветали улыбки, которые были красноречивее всяких слов. Хотелось коснуться друг друга и ощутить вкус сладковатых от желания губ. Паша чувствовал бессовестный жар между их телами, который распалял сильнее горячей печи, греющей спину. От этого ощущения хотелось неприкрыто стонать, и тело само начало неспешный танец под напором Дмитрия. Когда вязаные олени на свитере стыдливо начали извиваться, а сам предмет одежды начал ползти вверх и обнажать грудь Паши, в двери дома шумно затарабанили, и парни с разочарованием простонали. 

- Ёлки-шишки, это дед Пантелеич пришел, точно… - с досадой провыл Димка. – Я же машину у ворот оставил, вот он и рад стараться.

- А ты бы хотел Деда Мороза? – улыбнувшись и одернув свитер, спросил Пашка и звонко поцеловал Димку в нос. – Ещё скажи, что не против снегурочки! 

- Да я вообще никого не хочу, – констатировал Дима в спину удаляющемуся Паше.

- Даже меня? – выгнув бровь и замерев на пороге, он повернул голову.

- Вот что ты за человек, Паш, - засмеялся Димка, в два прыжка достиг друга и обнял его со спины, надавив на плечи. – Это даже не обсуждается! Никогда и ни с кем! Так что ты всегда в моём меню.

Стуки продолжались, и парни всё же поспешили к входным дверям. Щёлкнув замком, они впустили в дом Пантелеича, который с порога, словно настоящий Дед Мороз, потопал ногами, поохал и сквозь смех да седую бороду с усами начал осыпать ребят поздравлениями. По-простому хлопая их по плечам и зычным голосом оглашая перечень обычных, но таких нужных пожеланий, дед подмигнул и сказал, что пришел не с пустыми руками, мол, знает, что и Дима, и Павел были послушными весь год, и им причитаются подарки. В тот же миг Пантелеич полез за пазуху лохматого тулупа и вытянул две пары серых коротких валенок. 

- Вот, эт баба Нюра снарядила меня до вас и велела вручить енту обувку, - дедок протянул им чудаковатые валенки, – вы ж городские и, поди, не носите такого, но тутачки хоть по дому будете топать. Енто ж не ток тепло, но и страх как нарядно!

Парни несмело протянули руки к подаркам и начали вертеть их в руках. Бабка Нюра, и правда, постаралась, расшила коротенькие войлочные сапожки разными тесёмками да украсила тканевыми аппликациями. Выглядели они по-мультяшному, но настроение точно поднимали, и парни растянули губы в улыбках. По-быстрому скинув свои ботинки, они натянули тёплые валенки и тут же стали притопывать, нахваливая и благодаря деда. Пантелеич довольно гладил свою бородёнку и отмахивался рукой, поговаривая, что они и так всегда очень много для стариков делают, так что бабка решила для ребят смастерить то, что хорошо умела. Они и детям, и внукам такие же в город передали. Носят ли те там, неизвестно, но тринадцатилетняя внучка для подружки такие же попросила. 

Пока сосед рассказывал о своей внучке и о том, как председатель ему к новому году машину дров как ветерану по льготной цене выписал, Дима сбегал в комнату за подарочным свёртком для стариков. Он ещё пару недель назад прикупил для бабы Нюры пуховый платок, а для деда - курительную трубочку из корня черешни. Увидев объемный пакет, Пантелеич начал было отпираться да отнекиваться, но Пашка тут же ему пригрозил, что они разуются и будут ходить босиком, отчего простудятся и заболеют. Эта угроза возымела действие, и дед, откланявшись и пожелав напоследок крепкого здоровья, засобирался к себе, напомнив, что, при желании, ребята могут прийти к ним праздновать.

Но у парней были свои планы на эту новогоднюю ночь, ведь не зря они скрылись от всех друзей, от шума мегаполиса и телевизионных поздравлений, от взрывоопасно красивых салютов и опьяняюще обжорливых застолий. Им хотелось провести старый год вместе, хотелось вдвоем встретить наступающий, а вместо помпезных тостов услышать лишь «За нас!». 

Праздник случается тогда, когда люди хотят его устроить для себя и своего родного человека, а не строго по красным цифрам календаря. И даже если бы им не удалось провести эту ночь вместе, они бы непременно это сделали третьего, пятого или десятого января. И именно в тот момент для любящих людей начался бы отсчёт нового года. Ведь двенадцать часов – это не рубеж, а смена декабря январем – это всего лишь условность.

В тот вечер «Их Личного Нового Года» они наряжали ёлку старыми игрушками с чердака, которые хранили запах детства и радости. Почему-то никогда идеальные новомодные шары с ручной росписью и в отдельных ячейках подарочных коробок, застеленных белым атласом, не вызывали столько трепета, как обычные стеклянные шишки, с которых облезла краска. Ни одна эксклюзивная современная сосулька с нанесенной позолотой потали и кристаллами искусственного снега не сравнится со стареньким медвежонком из папье-маше или плоской рыбкой из фольги. Но самое замечательное было доставать из старого чемодана с застёжками и привязанным к ручке малюсеньким ключиком обернутые в пожелтевшую бумагу или салфетки игрушки. Куда там киндер-сюрпризу! Тут ожидание чуда вовсе неподдельное даже у взрослых. Беря в руку очередной бумажный «снежок», не знаешь, что за чудо тебе сейчас откроется - то ли маленький космонавт с буковками «СССР» на серебристом шлеме, то ли пузатенькая избушка со снежной крышей и нарисованным окошком. 

Каждый раз, доставая новую частичку советского праздника, Пашка по-детски радовался и тут же начинал рассказывать забавные истории про утренники в детском саду, на которых он был сначала то гномом, то зайцем, но впоследствии дослужился и до роли мальчика-Новогодька с соответствующими циферками на серебристой шапочке с опушкой из ваты.

Дима с улыбкой слушал друга и помогал ему завязывать нитки на скобки-петельки игрушек. Скромное зелёное деревце неспешно превращалось в новогоднюю модницу, начинало поблёскивать искристым дождиком и пестрить ёлочными игрушками. Само обряжение символа Нового года вызывало ностальгию и создавало ни с чем не сравнимое тёплое счастье, и в довершение ритуала Пашка, забравшись на стульчик, водрузил на самую макушку остроконечную красную звезду, которая вызвала дружный смех у ребят.

- Чувствую себя пионером, - стоя на табуретке и любуясь стеклянной звездой, Паша резко вскинул руку и торжественно поднял её в «салюте», отчего покачнулся и чуть не свалился на пол, но вовремя был подхвачен Димкой.

- А я чувствую, что с таким рвением ты до комсомольца не доживёшь, - проговорил Дима и поудобнее обхватил друга, который тут же устроился на его руках и обнял за шею своего спасителя. 

- Знаешь, Дим, вот так бы и встречал Новый год.

- У меня на шее? – засмеялся Дмитрий и, немного подкинув его на руках, покрепче обхватил Павла.

- Да нет же, глупый, в твоих руках, - Паша провел по Димкиной челке, пропуская волосы сквозь пальцы и зачесывая их назад, как гребнем. Коснувшись губами открытого лба, он оставил кроткий поцелуй.

- Паш, так ты у меня не только в руках…

- Ещё и в печёнках? – не дав договорить, хохотнул Павел.

- Ты давно в сердце, - Дима неспешно покружился вместе с другом на руках, – ты хочешь, чтобы этот Новый год был действительно новым?

- Честно? – Павел подмигнул одним глазом, поболтал ногами в смешных валенках и широко улыбнулся.

- Как на духу, - ответил Димка и поставил друга на ноги.

- Вот честно, Дим, хочу, чтобы новый год был... старым, - сказав, Паша по-детски пожал плечами, разведя обе руки в стороны, словно эти его слова и дополняющий жест могли что-то пояснить.

- Это как? – Дмитрий легонько приподнял лицо друга за подбородок и заглянул в его глаза, где в тёмных зрачках увидел своё отражение. 

- Понимаешь… - Паша упёрся пальцем Димке в грудь и повёл им через солнечное сплетение вниз по животу. – Просто нам было настолько здорово весь этот год, что я боюсь что-то менять. 

- А вдруг будет лучше?

- Не-е-е-ет, - засмеялся Паша, – я не жадный мальчик. Мне безумно хорошо сейчас, и я понимаю, что в данную секунду я счастлив. А перемены… Никто не может знать, хорошим они обернутся или плохим. Я согласен не иметь больше, но абсолютно точно не хочу и меньше! Так что загадаю своё желание про ещё один такой же год, - лукавая улыбка парня резко сменилась лёгкой паникой и смешным выражением лица, - но если мы будем продолжать с тобой лясы точить, то так и не успеем приготовиться к его встрече!

Паша развернул друга за плечи лицом к комнате и хлопнул того по мягкому месту, давая ускорение, сам же начал суетливо разбирать пакеты на столе и приговаривать, словно Маша из детского мультика: «Ой, мамочки, ой, мамочки, ой, мамочки…».

Он шуршал, как метеор, - то бегая на второй этаж за ложками, то прибегая и начиная раскрывать судочки-коробочки. Потом он вновь устремлялся на кухню за консервным ключом или полотенцем, то, снова прибегая в комнату, искал в старом шкафу вычурный салатник то ли из чешского стекла, то ли из хрусталя. 

Дима неспешно развешивал электрическую гирлянду по комнате и оборачивался на Пашку, за которым следить было одно удовольствие. В какой-то момент Паша скрылся в чулане, и оттуда доносились лишь интеллигентные ругательства, редкий звон вечно падающего медного таза да стук чего-то деревянного по чему-то железному. Буквально минут через восемь шум прекратился, и на пороге комнаты возник Павел со счастливым лицом, стареньким проигрывателем «Серенада» в руках и с виниловыми пластинками подмышкой. 

- Глянь, чего нарыл! Сейчас у нас будет дискотека! – радостно провозгласил Паша и тут же, поставив проигрыватель на пол возле ёлки, начал подключать его к розетке, бережно пальцем поправлять иголку, нажимать рычажки, запуская вертушку. 

- Здорово, Паш! Я сто лет не слушал диски, - Дима, усевшись рядом на шерстяной половик и скрестив ноги по-турецки, не менее увлеченно начал рассматривать квадратные конверты с винилом, изучая надписи. – Да тут целая сокровищница! 

- Тут целая молодость! – весомо ответил Паша и приложил указательный палец подушечкой к резиновому коврику вертящегося диска.

- Да ладно тебе, старик, - хохотнул Дима и тоже дал возможность крутящейся площадке погладить свои пальцы. 

Парни ещё какое-то время поигрались с вертушкой, ставя на неё то мандарины, которые расшвыривались в стороны на скорости «сорокопятке», то сражаясь игрушками из папье-маше на вылет и радуясь, когда чужой «боец» улетал с вращающегося диска. Потом они перебирали пластинки, выбирая подходящее, и вот алмазная иголка, робко коснувшись винила, разбудила динамик, и он ностальгически зашипел. Зазвучали первые такты в стиле свинг, и «живой» эстрадно-джазовый оркестр разлился по комнате игривым проигрышем. Через несколько мгновений раздался бархатный тембр с немного небрежной сентиментальностью, и Фрэнк Синатра запел одну из самых уютных песен с зимним настроением «Let It Snow». 

Снег за окном, и правда, шел не переставая, несильный ветер игриво кружил снежинки, а в доме ласково горел очаг. И пусть это был не камин, а всего лишь печь, но праздничное настроение, благодаря рождественской песне, было просто замечательное. Парни так и продолжали сидеть на полу, слушая дивные звуки прошлого века и словно чувствуя вибрацию струн фортепиано и сверкание медных инструментов оркестра, видели зеркальный блеск эстрады и белоснежный смокинг дирижёра с тонкой палочкой в руке. Лёгкость ритма завораживала и дарила удивительное присутствие чего-то необычного. 

- Вечер такой снежный, а у нас тепло, будто и нет зимы, - Паша встал на колени, подполз сзади к Димке и обнял того за плечи, повиснув на нём и уткнувшись в его затылок. Немного покачавшись, вдыхая яблочный запах душистых волос Димы, Павел упёрся подбородком ему в плечо, подняв глаза к мерцающей яркими огоньками гирлянде, и стал тихонько напевать, неспешно поглаживая ладонями бока и поясницу Димки. 

- Иди ко мне, мой снежный, - Дима, немного наклонившись вперёд, вытянул свои руки, завёл их назад к Пашке, взял его пальцы в ладони и, удерживая правую руку, обвёл друга вокруг себя, будто в танце, увлекая того наперёд и усаживая напротив себя. – Мой нежный снежный, - улыбнувшись, он обеими руками обнял Павла за поясницу и притянул практически вплотную к себе.

Порою им хотелось болтать без умолку, но иногда им просто необходимо было побыть в тишине и «разговаривать» лишь касаниями. Паша, сидя на вытертой, но теплой шерстяной дорожке, обнял ногами друга и скрестил щиколотки у того за спиной, а Димка сжал в своих ладонях пальцы любимого, они немного наклонились друг к другу, соприкоснувшись лбами. Вот так, на расстоянии одного выстрела - выстрела глазами, парни сидели и еле заметно улыбались, немного покачивая головой то ли в такт музыке, то ли мысленно разговаривая…

Стрелки настенных кварцевых часов медленно облизывали гладь циферблата, неумолимо приближая полночь. Старый год нехотя прощался, оставляя приятные воспоминания и лёгкие тревоги, дарил трепет радости и волнение от маленьких свершений, оставляя в памяти моменты счастья и забирая с собой терпкие разочарования. Наверно, ему не хотелось, чтобы люди с досадой вспоминали год прошедший как время мучительных терзаний или беспросветных ситуаций, каждому ведь хочется оставить себе лишь лёгкую грусть ностальгии и порою мимолётную улыбку благодарности за то, что всё это было.

По комнате старого, щедро усыпанного декабрьским мягким снегом дома витали нежно-густой аромат хвои и дразнящий - мандаринов. Но если прикрыть глаза и постараться вдохнуть душой, если попытаться увидеть сердцем, то можно было бы уловить множество запахов: вкрадчивый - нежности отношений, волнующий – абсолютного доверия, пьянящий – безграничной любви. Возле вычурно милой ёлки сидели два человека, которым не нужен был бой курантов или обращение президента, и вовсе не важен был момент перехода с одного месяца в другой или богато накрытый стол, приевшиеся хлопки обязательного шампанского или загадывание нелепых желаний. Важны были лишь они двое, готовые провожать старый год под тихие звуки инструментов оркестра и без единого слова, готовые встречать новый год, сидя в смешных валенках на стареньком половике в окружении разбросанных по полу оранжевых мандаринов без какого-либо намерения загадывать что-то несбыточное или очень желанное. 

Многие люди получают в дар от судьбы счастье, но, наверно, немногим даётся возможность ощутить его в данную секунду и понять, что больше ничего и не хочется. Мы привыкли всегда желать лучшего, забывая наслаждаться тем, что имеем в этот миг. Но достаточно лишь захотеть посмотреть на свою жизнь со стороны, и мы тут же поймём, что можно слышать красоту и видеть звуки, чувствовать мысли и ощущать фантазии. 

Человеческое счастье может быть долгожданным или нечаянным, шальным или душевным, безудержным или наивным, но от этого оно не может быть менее ценным. И если под свой «Личный Новый Год» вам нечего будет загадать, значит, вы действительно получили в дар подлинное счастье, и тот, кто вам его дарит, сейчас находится рядом. И остаётся лишь нежно взять его за руки, заглянуть в его бездонные глаза и, беззвучно шевеля губами, сказать «Спасибо…». Поверьте, он всё прекрасно поймет без слов, ведь ощущает то же самое – желание в новом году оставить всё по-старому. По-старому чудесным, по-старому искренним, по-старому взаимным…

 

Год этот, сотканный из нитей счастья.
Дни наши, словно звуки в унисон.
Часы с тобою – вечности объятья…

Боюсь проснуться, вдруг всё это сон?